No hell below us, above us only sky...(c)
Было тихо-тихо и светло. Белый снег равномерно падал, засыпая и почерневшие от времени дома и голую землю, деревья и единственную и так не особо проезжую дорогу, ведущую из небольшой деревня всего в одну улицу. Дворов двадцать не больше. В такой глуши, случись чего, кроме соседей никто не поможет. Скорой как и пожарной часа три ехать, не меньше. Даже детей отсюда забирала машина каждую неделю на учебу и возвращала только на выходные. Так вот в таких местах люди намного ближе к земле, а бабка знахарка - незаменимая и весьма уважаемая фигура. Заболел ли ребенок или скот падать стал, дождя нет или наоборот заливает и в огороде урожай гниет, все идут к ней с поклоном и за советом.
Я обнаружила себя у такой вот странной женщины ведуньи черпающей свои знание не из книжек, а от земли, неба, огня небесного и земного.
В полутемной избе было чисто и хорошо натоплено. Около печи под потолком висели какие-то травы, пахло душистым лугом и молоком. Бабка Шура сидела у меня в ногах и что-то бормотала. Конечно тогда я еще не знала ни как ее зовут, ни кто она, ни где мы. Я очень смутно представляла кто я, а уж как меня сюда занесло не ведала и вовсе.
Прислушавшись, я разобрала слова:
- ... куда же тя понесло-то, дочка, в такую пору... босой то по снегу. Ножки свои поберегла бы, руки белые! Аль не мил тебе белый свет стал?
- Не знаю, бабушка. Не помню.
- И не мудрено-то. Проша третьего дня принес тя в одной рубахе тонюхонькой да на голо тело. Я ж думала не отогреть, зимних духов не прогнать. Два дня в бреду горячечном металась! Ох беда. Чует мое сердце от беды ты сюда бежала, да только не знаю какой.
- И я не знаю.
Тело было вялым и каким-то вязким. И мне никак не удавалось хотя бы сесть. Перекатившись на бок я смотрела на свою спасительницу.
- Как тебя звать-то, дочка?
- Не помню. А вас как?
- Шура. Лежи, нечего тебе пока бегать-то! Мужики вчера с лесопилки вернулись. Тишка уехал по соседним деревням, поспрашивает, вдруг тебя ищет кто.
- А где мы?
- В Пустоши, - видя, что название мне ничего не говорит, она продолжила, - Чурая рядом и Гумнищи, а дальше Белоозеро. За озером Мурагород. Муравия. Остия.
Последнее слово мне показалось знакомым.
- Остия, - повторила я, надеясь, что это вызовет хоть какие-то ассоциации, но тщетно.
- Страна наша, - пояснила баба Шура.
После чего хозяйка встала и ушла к печи. Через какое-то время она вернулась и подала мне глиняный стакан с каким-то горячим пахучим напитком. "Совсем как Дея," - мелькнула в голове мысль и мне почему-то стало очень грустно, хотя я так и не смогла вспомнить кто она такая.
- Шо смотришь? Пей! Не отрава-чай!
- Задумалась, - отозвалась я поспешно отхлебывая.
Напиток немного горчил и вязал, но в целом был вполне съедобным и почти приятным.
Когда совсем стемнело в избу зашел крепкий жилистый мужик.
- Ни кто про тебя не знает, - сказал он. - Что ж ты за напасть такая! Я до самого озера доехал, а толку никакого.
- Тихон! Шо ты ее отчитываешь? Не видишь девка-то сама не знает.
- И куда ее теперь?! В город?
- Пусть пока у меня поживет, может вспомнит.
- Не к добру оно.
Мое сердце замерло. Мне совсем не хотелось ни в какой город, тем более с этим дядькой.
- Ишь расшумелся! Ступай давай!
- Баба Шура,..
- Ступай-ступай с Богом.
Гость ушел.
Бабка оказалась права. На пятый день память вернулась ко мне вся, словно и не девалась никуда. Проснувшись утром я уже знала кем являюсь, от чего бежала и как сюда попала. От этого прозрения мне захотелось завыть и снова броситься куда глаза глядят. Я натянула одеяло на голову и закусила подушку, надеясь, что хозяйка ничего не заподозрит, но от бабы Шуры что-либо скрыть очень сложно.
- Вижу, вспомнила, - сказала она.
Прятаться дальше было бессмысленно. Я вылезла из-под одеяла. Глаза-угольки буравили меня.
- Лианкой меня зовут. Издалека я. Очень издалека.
- Да я уж вижу, шо не на этой земле родилась. Шо тебя так тяготит?
- Плохих дел я натворила, бабушка. По глупости и незнанию.
- Каких?
Я помотала головой, закрыв лицо ладонями.
- Тогда иди и исправь, шо еще можно, да покаяться не забудь!
Я снова помотала головой и всхлипнула.
- Не вернется он...
- Ох, дела, батюшки, сердешные. Другого найдешь, чей не весь свет на нем клином сошелся.
Шура села рядом и погладила меня по спине. Как ей было объяснить, что Марк не вернется, а другого мне не надо и за даром. Стоит ли ей душу излить? Что она скажет, если узнает, что я из-за него ребенка извела? Выгонит, наверное.
- Можно я поживу у вас хотя бы до весны? Я буду делать все, что вы мне велите.
- Живи-чай уж, не выгонять же тебя обратно на снег. Чего доброго замерзнешь насмерть.
Так я поселилась в Пустоши. Закончилась зима, потом и снег прошел. Баба Шура меня не гнала, я радовалась этому, стараясь помогать ей как могла. Однажды она повела меня по деревне на другой конец. Мы подошли к ветхому дому.
- Капа!
- Иду!
Из домика вышла старушка лет восьмидесяти. Она опиралась на кривую палку. Глаза ее слезились.
- Проходите-проходите, - сказала она.
- Капа! - громко ответила ей Шура. - Это Лианка Зима. Она будет тебе помогать.
- Что? - переспросила старушка.
Знахарка повторила еще громче, а потом обратилась ко мне:
- Один сын у Капы погиб. А второй в город уехал и про мать свою забыл. Если хочешь оставаться в Пустоши - живи у нее, чем можешь помогай: воду таскай, белье стирай, огород сажай...
- Хорошо.
Дети постарше из Пустоши уезжали учится, а малышня оставалась при матерях. Кроме того на женщинах в этой деревне держалось все, так как почти все мужик работали на лесопилке или еще где и пол весны и все лето их не было. А кто не работал, тот по весне пахал, а летом сено скотине запасал да рыбачил. Местные, видя, что я совсем на них не похожа и не знаю даже с какой стороны к корове подойти, сначала посмеивались надо мной. Прошло еще несколько месяцев лето приближалось к самой макушке не смотря на все шуточки в мою сторону, я упрямо продолжала бороться со стремительно зарастающим огородом, покосившейся банькой да прочими прелестями сельской жизни. В один из таких дней соседка смилостивилась надо мной и вместо порции желчи советовать стала да все по делу, а потом и вовсе помогать да учить. Меня даже доить пыталась научить, но скот ко мне относился с подозрением: коза боднуть норовила, а корова корытом ведро проливала.
Зато на огороде дела шли намного лучше. Из подаренных семян росли разные овощи. Какие-то хорошо, какие-то не очень. Рыбаки научили сети плести. Это оказалось совсем даже не сложно. Рыбачить брали несколько раз. А еще мы крышу капиного дома вскладчину залатали да дымоход перебрали. А внутри дома стало чисто. Сама Капа стала называть меня то дочкой, то внучкой.
Лето зазолотила осень, а с нею пришли и первые морозы. Натянув выкопанные у Капы старые, но еще крепкие сапоги да поношенный ватник, я как обычно утром вышла за водой. Растирая и грея руки дыханием я не сразу поняла, что на меня кто-то смотрит. Потянувшись в четырехмерику за чем-нибудь по-существеннее ведра, я обернулась. В десятке шагов от меня, на покрытой инеем траве стояла белая.
- Дея! - узнав ведьму, воскликнула я.
- Извините, Госпожа! Я беспокоилась за вас. После того, как мне стало известно, что вы в одиночку покинули Империю, я не смогла оставаться в ваших владениях и отправилась вас искать, боясь что вы опять...
Ведьма смутилась.
- В одиночку?
- Да, Госпожа.
- О, Дея! Я бы не вынесла, если бы тебя не стало! Иди ко мне.
Ведьма подошла, опустив голову. Я заключила ее в объятья.
- Я люблю тебя, Дея. Спрячь свои прекрасные волосы. Мы остаемся здесь.
- Но, Госпожа...
- Лианка, - прошептала я ей на ухо. - Раз уж ты здесь, ты должна познакомится с этими замечательными людьми и их Пустошью. Я не сержусь на тебя, Моя Единственная! Ничего не бойся.
С этит словами я отступила от белой и, подхватив ведро, побежала в дом.
- Капа! - крикнула я. - Капа! Ко мне приехала сестра, можно она поживет у тебя? Она тоже будет помогать.
- Что?
- Сестра моя! Пойдем!
Наконец до старушки дошло и она закивала.
- Конечно, внученька.
Жители Пустоши прозвали Дею Ворожеей за удивительные дела, которые творились вокруг нее. Например, наша Капа стала слышать и слегка помолодела.
А еще мы завели козу Белку, точнее нам ее подарили. Животное не прониклось ко мне уважением, зато Дею полюбила и слушалась ее с полуслова. Прошла зима и снова наступила весна. Я погрязла в огороде, а потом с приходом лета и за косу взялась. Бывалые удивлялись моей силе, ловкости и выносливости и жалели, что предыдущим летом не позвали на сенокос.
И никто из них не догадывался, что освоившись в Пустоши, я снова взялась за свою основную работу, пытаясь склеить осколки Империи и восстановить доверие хотя бы части своих друзей и знакомых, попавших в жернова политики Реэра.
Я обнаружила себя у такой вот странной женщины ведуньи черпающей свои знание не из книжек, а от земли, неба, огня небесного и земного.
В полутемной избе было чисто и хорошо натоплено. Около печи под потолком висели какие-то травы, пахло душистым лугом и молоком. Бабка Шура сидела у меня в ногах и что-то бормотала. Конечно тогда я еще не знала ни как ее зовут, ни кто она, ни где мы. Я очень смутно представляла кто я, а уж как меня сюда занесло не ведала и вовсе.
Прислушавшись, я разобрала слова:
- ... куда же тя понесло-то, дочка, в такую пору... босой то по снегу. Ножки свои поберегла бы, руки белые! Аль не мил тебе белый свет стал?
- Не знаю, бабушка. Не помню.
- И не мудрено-то. Проша третьего дня принес тя в одной рубахе тонюхонькой да на голо тело. Я ж думала не отогреть, зимних духов не прогнать. Два дня в бреду горячечном металась! Ох беда. Чует мое сердце от беды ты сюда бежала, да только не знаю какой.
- И я не знаю.
Тело было вялым и каким-то вязким. И мне никак не удавалось хотя бы сесть. Перекатившись на бок я смотрела на свою спасительницу.
- Как тебя звать-то, дочка?
- Не помню. А вас как?
- Шура. Лежи, нечего тебе пока бегать-то! Мужики вчера с лесопилки вернулись. Тишка уехал по соседним деревням, поспрашивает, вдруг тебя ищет кто.
- А где мы?
- В Пустоши, - видя, что название мне ничего не говорит, она продолжила, - Чурая рядом и Гумнищи, а дальше Белоозеро. За озером Мурагород. Муравия. Остия.
Последнее слово мне показалось знакомым.
- Остия, - повторила я, надеясь, что это вызовет хоть какие-то ассоциации, но тщетно.
- Страна наша, - пояснила баба Шура.
После чего хозяйка встала и ушла к печи. Через какое-то время она вернулась и подала мне глиняный стакан с каким-то горячим пахучим напитком. "Совсем как Дея," - мелькнула в голове мысль и мне почему-то стало очень грустно, хотя я так и не смогла вспомнить кто она такая.
- Шо смотришь? Пей! Не отрава-чай!
- Задумалась, - отозвалась я поспешно отхлебывая.
Напиток немного горчил и вязал, но в целом был вполне съедобным и почти приятным.
Когда совсем стемнело в избу зашел крепкий жилистый мужик.
- Ни кто про тебя не знает, - сказал он. - Что ж ты за напасть такая! Я до самого озера доехал, а толку никакого.
- Тихон! Шо ты ее отчитываешь? Не видишь девка-то сама не знает.
- И куда ее теперь?! В город?
- Пусть пока у меня поживет, может вспомнит.
- Не к добру оно.
Мое сердце замерло. Мне совсем не хотелось ни в какой город, тем более с этим дядькой.
- Ишь расшумелся! Ступай давай!
- Баба Шура,..
- Ступай-ступай с Богом.
Гость ушел.
Бабка оказалась права. На пятый день память вернулась ко мне вся, словно и не девалась никуда. Проснувшись утром я уже знала кем являюсь, от чего бежала и как сюда попала. От этого прозрения мне захотелось завыть и снова броситься куда глаза глядят. Я натянула одеяло на голову и закусила подушку, надеясь, что хозяйка ничего не заподозрит, но от бабы Шуры что-либо скрыть очень сложно.
- Вижу, вспомнила, - сказала она.
Прятаться дальше было бессмысленно. Я вылезла из-под одеяла. Глаза-угольки буравили меня.
- Лианкой меня зовут. Издалека я. Очень издалека.
- Да я уж вижу, шо не на этой земле родилась. Шо тебя так тяготит?
- Плохих дел я натворила, бабушка. По глупости и незнанию.
- Каких?
Я помотала головой, закрыв лицо ладонями.
- Тогда иди и исправь, шо еще можно, да покаяться не забудь!
Я снова помотала головой и всхлипнула.
- Не вернется он...
- Ох, дела, батюшки, сердешные. Другого найдешь, чей не весь свет на нем клином сошелся.
Шура села рядом и погладила меня по спине. Как ей было объяснить, что Марк не вернется, а другого мне не надо и за даром. Стоит ли ей душу излить? Что она скажет, если узнает, что я из-за него ребенка извела? Выгонит, наверное.
- Можно я поживу у вас хотя бы до весны? Я буду делать все, что вы мне велите.
- Живи-чай уж, не выгонять же тебя обратно на снег. Чего доброго замерзнешь насмерть.
Так я поселилась в Пустоши. Закончилась зима, потом и снег прошел. Баба Шура меня не гнала, я радовалась этому, стараясь помогать ей как могла. Однажды она повела меня по деревне на другой конец. Мы подошли к ветхому дому.
- Капа!
- Иду!
Из домика вышла старушка лет восьмидесяти. Она опиралась на кривую палку. Глаза ее слезились.
- Проходите-проходите, - сказала она.
- Капа! - громко ответила ей Шура. - Это Лианка Зима. Она будет тебе помогать.
- Что? - переспросила старушка.
Знахарка повторила еще громче, а потом обратилась ко мне:
- Один сын у Капы погиб. А второй в город уехал и про мать свою забыл. Если хочешь оставаться в Пустоши - живи у нее, чем можешь помогай: воду таскай, белье стирай, огород сажай...
- Хорошо.
Дети постарше из Пустоши уезжали учится, а малышня оставалась при матерях. Кроме того на женщинах в этой деревне держалось все, так как почти все мужик работали на лесопилке или еще где и пол весны и все лето их не было. А кто не работал, тот по весне пахал, а летом сено скотине запасал да рыбачил. Местные, видя, что я совсем на них не похожа и не знаю даже с какой стороны к корове подойти, сначала посмеивались надо мной. Прошло еще несколько месяцев лето приближалось к самой макушке не смотря на все шуточки в мою сторону, я упрямо продолжала бороться со стремительно зарастающим огородом, покосившейся банькой да прочими прелестями сельской жизни. В один из таких дней соседка смилостивилась надо мной и вместо порции желчи советовать стала да все по делу, а потом и вовсе помогать да учить. Меня даже доить пыталась научить, но скот ко мне относился с подозрением: коза боднуть норовила, а корова корытом ведро проливала.
Зато на огороде дела шли намного лучше. Из подаренных семян росли разные овощи. Какие-то хорошо, какие-то не очень. Рыбаки научили сети плести. Это оказалось совсем даже не сложно. Рыбачить брали несколько раз. А еще мы крышу капиного дома вскладчину залатали да дымоход перебрали. А внутри дома стало чисто. Сама Капа стала называть меня то дочкой, то внучкой.
Лето зазолотила осень, а с нею пришли и первые морозы. Натянув выкопанные у Капы старые, но еще крепкие сапоги да поношенный ватник, я как обычно утром вышла за водой. Растирая и грея руки дыханием я не сразу поняла, что на меня кто-то смотрит. Потянувшись в четырехмерику за чем-нибудь по-существеннее ведра, я обернулась. В десятке шагов от меня, на покрытой инеем траве стояла белая.
- Дея! - узнав ведьму, воскликнула я.
- Извините, Госпожа! Я беспокоилась за вас. После того, как мне стало известно, что вы в одиночку покинули Империю, я не смогла оставаться в ваших владениях и отправилась вас искать, боясь что вы опять...
Ведьма смутилась.
- В одиночку?
- Да, Госпожа.
- О, Дея! Я бы не вынесла, если бы тебя не стало! Иди ко мне.
Ведьма подошла, опустив голову. Я заключила ее в объятья.
- Я люблю тебя, Дея. Спрячь свои прекрасные волосы. Мы остаемся здесь.
- Но, Госпожа...
- Лианка, - прошептала я ей на ухо. - Раз уж ты здесь, ты должна познакомится с этими замечательными людьми и их Пустошью. Я не сержусь на тебя, Моя Единственная! Ничего не бойся.
С этит словами я отступила от белой и, подхватив ведро, побежала в дом.
- Капа! - крикнула я. - Капа! Ко мне приехала сестра, можно она поживет у тебя? Она тоже будет помогать.
- Что?
- Сестра моя! Пойдем!
Наконец до старушки дошло и она закивала.
- Конечно, внученька.
Жители Пустоши прозвали Дею Ворожеей за удивительные дела, которые творились вокруг нее. Например, наша Капа стала слышать и слегка помолодела.
А еще мы завели козу Белку, точнее нам ее подарили. Животное не прониклось ко мне уважением, зато Дею полюбила и слушалась ее с полуслова. Прошла зима и снова наступила весна. Я погрязла в огороде, а потом с приходом лета и за косу взялась. Бывалые удивлялись моей силе, ловкости и выносливости и жалели, что предыдущим летом не позвали на сенокос.
И никто из них не догадывался, что освоившись в Пустоши, я снова взялась за свою основную работу, пытаясь склеить осколки Империи и восстановить доверие хотя бы части своих друзей и знакомых, попавших в жернова политики Реэра.